— Сальвадор, у тебя ложка упала, просыпайся! Пиши картину давай!
В юношестве я где-то прочитал, как Сальвадор Дали экспериментировал с фантазией. Чтобы застать момент между сном и бодрствованием, он садился в кресло, брал в руку ложку и расслаблялся, засыпая. Подкатывал сон, кисть ослабевала, ложка падала, гремела о заранее положенный под неё поднос, Сальвадор выныривал из забытья и быстро набрасывал то, что увидел за короткую дрёму, пока она ещё не выпала из памяти.
Байка или правда — не буду разбираться. История красива и правдоподобна, и, если не Дали, то кто-нибудь другой уж точно пробовал так делать. А мне вспомнилась эта история, потому что первые пятнадцать минут сегодняшней писательской практики я провёл именно в таком виде: скрюченный над блокнотом, еле водящий ручкой, клюющий воздух после каждого написанного слова и вяло борющийся с неумолимо закрывающимися глазами.
Помню, взглянул на секундомер — 16 минут. Нажал на паузу. Совесть чиста, можно поспать, а потом продолжить. Закрыл глаза.
Нафиг! Да что за ерунда?!
Ну, да, спал накануне всего три часа и уже шестнадцать часов на ногах. Но разве это оправдание? Если я пишу свою же книжку и не могу взбодриться от действия, которое там происходит, то что мне ждать от читателя?
Р-р-р-аз — и в спокойном диалоге двух героев один начинает орать и выражаться. Так, уже веселее. Врубай секундомер, пока силы вернулись!
Давай, замочи его словом! Эх, жаль матерщину нельзя в книгу, а то бы повеселился. Ну-ка высмею сопливый стереотип. Неплохо! Как перчик в блюдо: весело и остро, не всем понравится, но многие оценят и полюбят огненный привкус.
Добавлю контраста: один заводится, кипятится, второй спокойно сидит. О! Припугну угрозой поножовщины — вот тебе бодрости!.. Что? 50 минут уже прошло? Вот это да.
Выдохнул.
Остаток запала растянул на отчёт.
Теперь всё.
